— Раз вы мне это обещаете, милорд, — сказал Ральф с притворной неохотой, — и так как я очень хочу оказать вам услугу, а никакого вреда от этого не будет — никакого вреда, — то я вам скажу. Но лучше сохраните это в тайне, милорд, в строжайшей тайне!

При этих слонах Ралыр указал на смежную комнату и выразительно мотнул головой.

Молодой лорд притворился, будто и сам признает необходимость такой предосторожности, и Ральф сообщил адрес и занятие своей племянницы, заметив, что, судя по слухам, дошедшим до него о семействе, где служит Кэт, оно чрезвычайно дорожит знакомствами со знатными людьми и что лорд несомненно может представиться без всяких затруднений, буде он того пожелает.

— Если единственным вашим намерением является увидеть ее еще раз,сказал Ральф, — вы можете таким путем осуществить его в любое время.

Лорд Фредерик ответил на этот совет, много раз пожав грубую, мозолистую руку Ральфа, и, прошептав, что лучше им сейчас закончить разговор, позвал сэра Мальбери.

— Я думал, вы заснули. — сказал сэр Мальбери, появляясь с недовольным видом.

— Простите, что задержал вас, — ответил простак, — но Никльби был так удивительно за-абавен — ну просто не оторвешься.

— О нет, это не милорд, — сказал Ральф. — Вы знаете, какой остроумный, веселый, элегантный, превосходный человек лорд Фредерик. Осторожнее, милорд, ступенька… Сэр Мальбери, пожалуйста, посторонитесь.

Учтиво разговаривая, низко кланяясь и усмехаясь. Ральф заботливо провожал своих посетителей вниз по лестнице и, если не считать едва заметного подергивания уголков его рта, не давал ровно никакого ответа на восхищенный взгляд, которым сэр Мальбери Хоук поздравлял его с тем, что он такой законченный и ловкий негодяй.

За несколько секунд до этого зазвонил колокольчик. и на звонок вышел Ньюмен Ногс, как раз в тот момент, как они показались в холле. При обычном ходе дел Ньюмен либо впустил бы вновь прибывшего молча, либо предложил постоять в сторонке, пока джентльмены выйдут, но, едва увидев, кто пришел, он, очевидно по каким-то своим соображениям, дерзко отступил от правил, установленных в доме Ральфа для деловых часов, и, взглянув на почтенное трио, к нему приближающееся, провозгласил громким и звучным голосом:

— Миссис Никльби.

— Миссис Никльби? — вскричал сэр Мальбери Хоук. а приятель его повернулся и уставился ему прямо в лицо.

Да, действительно это была та самая благонамеренная леди, которая, получив предложение сдать незанятый дом в Сити — предложение, адресованное к квартирохозяину, — явилась впопыхах, чтобы незамедлительно сообщить о нем мистеру Никльби.

— Эту особу вы не знаете, — сказал Ральф. — Войдите в контору, моя… моя… дорогая. Я сейчас приду к нам.

— Эту особу я не знаю! — вскричал сэр Мальбери Хоук, подходя к изумленной леди. — Да разве это не миссис Никльби… мать мисс Никльби… этого очаровательного создания, которое я имел счастье встретить в этом доме, когда последний раз здесь обедал? А впрочем, нет,сказал сэр Мальбери, запнувшись, — нет, быть того не может! Это те же черты лица, то же неописуемое выражение… Но нет! Эта леди слишком моложава.

— Мне кажется, вы можете сказать этому джентльмену, деверь, если ему интересно знать, — промолвила миссис Никльби, отвечая на комплимент грациозным поклоном, — что Кэт Никльби — моя дочь.

— Ее дочь, милорд! — вскричал сэр Мальбери, поворачиваясь к своему другу. — Дочь этой леди, милорд!

«Милорд! — мысленно произнесла миссис Никльби. — Ну, никогда бы я не подумала…»

— Итак, милорд, — сказал сэр Мальбери, — это та самая леди, чьему удачному замужеству мы обязаны таким счастьем. Эта леди — мать прелестной мисс Никльби. Вы замечаете изумительное сходство, милорд? Никльби, представьте нас.

Ральф это исполнил как бы с отчаянием.

— Клянусь моей душой, это превосходнейший случай! — сказал лорд Фредерик, выдвигаясь вперед. — Как вы поживаете?

Миссис Никльби была слишком взбудоражена этими необычайно дружескими приветствиями и собственными сожалениями по поводу того, что не надела другой шляпки, чтобы дать немедленно какой-нибудь ответ; поэтому она только кланялась и улыбалась и казалась очень возбужденной.

— А… а как поживает мисс Никльби? — осведомился лорд Фредерик.Надеюсь, хорошо?

— Очень вам признательна, милорд, она совсем здорова, — ответила миссис Никльби, оправившись. — Совсем здорова. Несколько дней ей нездоровилось, после того как она здесь обедала, и я склонна думать, что она схватила простуду в наемном кэбе, когда возвращалась домой. Наемные кэбы, милорд, такая неприятная штука, что лучше всего ходить пешком, потому что, хотя кучера наемного кэба, по-моему, и следовало бы осуждать на вечную каторгу за разбитое стекло, но все-таки они так неосторожны, что у них почти у всех разбиты стекла. Как-то я полтора месяца ходила с распухшим лицом, милорд, проехавшись в наемном кэбе… кажется, это был наемный кэб, — подумав, сказала миссис Никльби, — хотя я не совсем уверена, не была ли это двухместная карета. Во всяком случае, знаю, что она была темно-зеленая, с очень длинным номером, начинавшимся с нуля и кончавшимся девятью… нет, начинавшимся с девяти и кончавшимся нулем, и, разумеется, в почтовом ведомстве сразу узнали бы, наемный это кэб или двухместная карета, если бы навести там справки… Как бы то ни было, стекло в карете было разбито, а я шесть недель ходила с распухшим лицом. Кажется, у этой кареты, как потом обнаружилось, верх был откинут, а мы бы этого даже никогда и не узнали, если бы с нас не взяли по лишнему шиллингу и час за то, что он откинут. Потому что есть, оказывается, такой закон, или тогда был, и, на мой взгляд, самый возмутительный закон; я в этих делах не понимаю, но я бы сказала, что хлебные законы [53] — ничто по сравнению с этим постановлением парламента!

Порядком задохнувшись, миссис Никльби остановилась так же внезапно, как начала, и повторила, что Кэт совсем здорова.

— Право же, — продолжала она, — я думаю, Кэт никогда не чувствовала себя лучше с той поры, как выздоровела после коклюша, скарлатины и кори, всего сразу, и это сущая правда.

— Это письмо мне? — проворчал Ральф, указывая на маленький пакет, который миссис Никльби держала в руке.

— Вам, деверь, — ответила миссис Никльби, — и я шла сюда всю дорогу пешком, чтобы передать его вам.

— Всю дорогу! — воскликнул сэр Мальбери, пользуясь случаем узнать, откуда пришла миссис Никльби. — Как дьявольски далеко! Какое это, на ваш взгляд, расстояние?

— Какое на мой взгляд расстояние? — повторила миссис Никльби. — Дайте прикинуть. От этой двери до Олд-Бейли ровно миля.

— Нет, нет, меньше, — возразил сэр Мальбери.

— О, право же, миля! — сказала миссис Никльби. — Пусть скажет его лордство!

— Я бы решительно сказал, что миля будет, — с торжественным видом заметил лорд Фредерик.

— Несомненно. Ни на ярд меньше, — сказала миссис Никльби. — Пройти всю Ньюгет-стрит, весь Чипсайд, всю Ломберд-стрит, по Грейсчерч-стрит и по Темз-стрит до самой верфи Спигуифин. О, это не меньше мили!

— Да, пожалуй, я бы сказал, что миля будет, — отозвался сэр Мальбери. — Но не намерены же вы и весь обратный путь пройти пешком?

— О нет! — ответила миссис Никльби. — Обратно я поеду в омнибусе. Я не ездила в омнибусах, деверь, когда был жив мой бедный дорогой Николас. Но теперь, знаете ли…

— Да, да, — нетерпеливо перебил Ральф, — и лучше бы вам вернуться засветло.

— Благодарю вас, деверь, я так и сделаю, — ответила миссис Никльби.Пожалуй, я сейчас распрощаюсь.

— Не хотите посидеть… отдохнуть? — спросил Ральф, который редко предлагал угощение, если ему не было от того никакой выгоды.

— Ах, боже мой, нет! — сказала миссис Никльби, бросив взгляд на часы.

— Лорд Фредерик, — заметил сэр Мальбери, — нам по дороге с миссис Никльби. Не усадим ли мы ее в омнибус?

— Разумеется.

— О, право же, я не могу на это согласиться! — сказала миссис Никльби.

вернуться

53

Хлебные законы. — В эпоху создания «Никльби» в Англии шла ожесточенная борьба между буржуазией и землевладельцами вокруг вопроса о понижении «пошлин на хлеб», то есть на ввозимое в Англию зерно. Крупным землевладельцам было выгодно поддерживать старый закон о высоких ввозных пошлинах, так как это давало им возможность продавать хлеб со своих полей по очень высоким ценам и диктовать эти цены хлебному рынку. Но буржуазия не была заинтересована в высоких ценах на хлеб, так как обнищавший пролетариат требовал повышения заработной платы, и под давлением этих требований, подкрепляемых стачками, буржуазия должна была повышать заработную плату. Поэтому буржуазные политики образовали Лигу борьбы против существовавших хлебных законов для проведения через парламент нового закона о пониженных хлебных пошлинах. Благодаря умелой агитации промышленники вовлекли в борьбу и пролетарские массы, внушая пролетариату, что тяжелое его положение зависит от хлебных законов, выгодных землевладельцам. Борьба приняла характер народного движения, и в 1846 году буржуазным политикам удалось провести через парламент новый закон о хлебных пошлинах.